Наша Марина нашла этот материал, поделилась со мной, а я решила поставить его на наш форум, т.к. у админа временно пока компа нет.
ГОГОЛЬ, КАК ПОВОД ПРИЗАДУМАТЬСЯ… Дмитрий Московский, при участии Павла Чердынцева
Если на афише значится имя Марка Григорьевича Розовского, с большой долей вероятности можно утверждать, перед нами не просто очередная постановка московского театра "У Никитских ворот", перед нами – событие, откровение, погружение в злободневную тему с последующим препарированием проблемы.
Вот и на сей раз спектакль с лаконичным названием "ОХ!", безусловный и логичный финал фестиваля "Мистерия-Буфф", позволил петербургскому театралу окунуться в ворох постановочных проблем, всех тех ситуаций, которые рождает театральная сцена в репетиционный период, заглянуть в то самое творческое закулисье, куда рядовому зрителю обычно вход заказан.
Тяжелый занавес опущен, потертый бархат кресел зачехлен, репетиционный зал преисполнен споров и дискуссий.
Какова она, мистерия современного театра, по крайней мере, той его части, что зовется антрепризой? Что происходит в период созревания театрального действа в спектакле на час? В этом и во многом другом решил разобраться – хладнокровно и беспощадно – Марк Розовский. А заодно высказать свою точку зрения на предмет инвентаризации классических сюжетов, интервенции во много раз читаные сюжеты.
Москва бакалейная, Москва гастрономическая, Москва купеческая давно соревнуется с Москвой: идейной, духовной, начитанной – за право формирования нашего самосознания. Москва колбасная вопиет: театр устарел, театр нуждается в качественной реформации. Долой прокрустово ложе прежних (пресных) форм взаимодействия высокой, чопорной сцены со зрительным залом, да здравствует суетливый поиск каких-то новаторских решений, да здравствует разудалый китч, как иллюзорная альтернатива существующей сценографической реальности.
Сюжет рассматриваемой постановки, словно планета, вращается вокруг темы неизбежности, Солнца. Неизбежности вторжения в театральное действо нетеатральных сил, способных из обыкновенного классического произведения создать некий теапродукт, а режиссера, по мановению продюсерской палочки, превратить в модератора этого самого продукта. Дабы "пипл", сидящий в зале, "хавал" сие блюдо – причем большими кусками, не успевая как следует пережевывать, переваривать увиденное, услышанное. И не важно, кого из классиков решили таким образом скормить разгоряченной публике: Толстого или Горького, Шекспира или Оскара Уальда. В нашем случае, в случае с памфлетоносным спектаклем "ОХ", препарировали тему гоголевского "Ревизора", обличили превращение всем известной пьесы в теапродукт "Осип и Хлестаков". Отсюда, собственно, и "ОХ".
Спектакль с первых нот заявляет о наличии во всех своих составляющих смысла. Возьмем, к примеру, предметы декорации. Они, как и подобает истинному сценическому произведению, играют у Розовского немаловажную роль и еще до выхода артистов вводят нас в курс происходящего. Первым делом бросается в глаза огромный портрет Станиславского в хрестоматийном пенсне, – портрет располагается в центре бедноватой меблировки и доминирует в общем бесхитростном пейзаже. Окрест шкапа, на коем нашел приют лик величайшего театрального подвижника, торчат блестящие плечи разных нарядов из костюмерной подлинного "Ревизора". Эти артефакты ушедшей эпохи теряются на фоне зарождающейся сценической глухоты, пропадают в жерновах постановочных изобретательств, укрываются лавой нового прочтения старого классика. Платья времен появления на литературный свет Антон Антоныча Сквозник-Дмухановского и Аммоса Федоровича Ляпкина-Тяпкина сиротливо жмутся к выходу с подмостков. Им неловко. Всем неловко от антрепризного дезабилье. А что актеры? Актеры... Кто сказал, что актеров должно быть много, как то задумано в пьесе у Николая Васильевича? Пусть их будет всего двое!.. – решил антрепренер – тот, чьи деньги застолбили за собой право заказывать музыку. Пусть останется плутоватый дуралей, мелюзга-чиновник Хлестаков, да Осип, его смышленый, но презирающий всякий труд слуга – верзила, с замашками провинциального интеллигента и циника.
И вот тут-то и открывается вся нью-орбита намечающейся постановки, супер-смешной, по мнению модератора теапродукта, и гипер-смехотворной, по своей сути.
... Они давно не видели друг друга, этот очевидно потрепанный жизнью, жуликоватый щеголь Хлестаков и не подвластный развитию , до сих пор не вышедший из образа опереточного баритона Осип, не меньший пройдоха, чем его хозяин. Вернее так: давно не виделись исполнители названных ролей. И пусть на миг былое и думы, запах кулис, вернули им, когда-то Хлестакову и когда-то Осипу, прежнюю жажду постижения пьесы, театра, а вместе с тем и тягу к дружеским отношениям. Но, нельзя не признать, от былых событий, от вчерашних самих себя оба безвозвратно отдалились. В обоих кипит новый дух, дух конкуренции, и в том и в другом течет свежая кровь – бурлящий поток современного мира, где одна минута в рекламе чего-то съестного или лекарственного стоит массу всепобедивших денег! Кстати, здесь и сейчас – в теапроекте "по Гоголю" – бывших и, одновременно, будущих Осипа и Хлестакова свели на одной, скупой и простоватой, сцене именно деньги. Большие деньги (по средним актерским меркам, разумеется). Искусителем явился модератор! Не режиссер, а именно модератор – создатель маскульт-продукта, театральный ди-джей, в образе хваткой, ушлой, забористой барышни – эдакого модифицированного представителя "Энергичных людей" Василия Шукшина. В ее прочтении все, что было до сего дня, сор и бессмыслица. Ведь настало время качественных перемен.
Перемены, относительно гоголевского драматургического шедевра (как КОГДА-ТО КЕМ-ТО считалось), начались со сцены в гостинице. Двум бывшим звездам отечественного театра, ныне с переменным успехом осваивающим сериальное дело, пришлось множество раз проиграть один и тот же вышеназванный эпизод, каждый раз входя в него, т.е. в одну и ту же реку псевдо-"Ревизора" по-разному.
Словно опытный кутюрье, что любит изредка подыграть тривиальным галантерейщикам от мира искусства, сложил свой спектакль-пазл, спектакль-бурлеск опытный маг и кудесник Марк Розовский. Его режиссерская кухня – кухня магбетовых чар, где все насыщено особым смыслом. Скажем, в начальственных потугах нелепого модератора отражена современная тенденция (к ней причастны и дешевые антрепризы, и маститые театры, которым претит быть академическими): во что бы то ни стало, всеми возможными способами видоизменить классический текст, выправить до неузнаваемости, по своему индивидуальному усмотрению классика. Нынешним модераторам-режиссерам подавай кичливое, пафосное озорство-переделку. Ныне мало-мальски смелое прочтение старой пьесы означает триумф новой мысли. И никак иначе.
Но Розовский не критикует, упаси бог, театральных экспериментаторов-новоделов. Он вступает с ними в открытый диспут, нелицеприятную дискуссию, и весь этот процесс диспута-дискуссии обращен к нам, зрителям. А что, если Хлестаков-Осип... голубые? А что, если в их уста вложить бранный слог подворотен, ведь молодежь любит хлесткий ритм арготического словаря? А что произойдет, если многократно ускорить темп мизансцены и т.д.? Атипичная постановка – конек текущего момента.
Бурлесковый финал "ОХа" изливает на зрителя великое множество ассоциаций. Пока театр ищет новые формы подачи Хлестакова, хлестаковщина, сама по себе, не дремлет, она активно проникает во все ниши общества, включая пресловутые высшие эшелоны власти. Не случайно в кривлянии гоголевского героя нашего времени весьма отчетливо прослеживается откровенная пародия на сильнейших мира сего.
Политическая сатира – самое грозное оружие, ее боялись еще во времена Джонатана Свифта, который умудрился заселить крошечную страну Лилипутию людишками-пародями на тамошнее властное окружение писателя. Мудрый сказочник Евгений Шварц почти всегда возлежал "на полке", его милые фантазии больно били по бдительному оку цензуры. Тот же "Ревизор" сумел заслужить на долгие лета почти что полный запрет на свою постановку.
По стопам великих обличителей пошел в наши дни Марк Розовский.
Пересказывать финал его последнего на данный момент спектакля не станем. Однако отметим, актеры наши (создатели О и Х), эти два вынужденных апологета актуального искусства выживания (выживания в искусстве), под конец втянулись в балаган насмешек над классикой и карнавального буйства с головой. Но удивительным образом не потрафили моде, не сделали так, как того хотелось кому-то, а пришли к собственным, небесспорным, но весьма увлекательным выводам, показали, оттолкнувшись от классической истории, современную действительность, не обойдя своим вниманием даже злободневный для питерцев "Охта-центр" (еще один Ох, между прочим).
В конце спектакля перед нами уже не два пресмыкающихся актера и несгибаемый монстр, в лице лже-беременного театро-прокуратора, – перед нами три атланта современного и вместе с тем традиционного, сверх, как выясняется, живучего театра.
Персонажей Розовского раздирают страсти, бакалейно-галантерейный искус каждую минуту врывается в их мир, чтобы подвергнуть очередному своему проявлению, заставить продать душу демону сластолюбия, чёрту высоких рекламных гонораров. Кто тут устоит? Но устояли богатыри-актеры, устояла и отчасти переродилась та фурия-модератор, что пришла поначалу убивать бессмертный сюжет. И не осталось в этой простой русской бабе (как выяснилось) прежнего всепожирательства: надменность сменилась слезами, насмешка нервным срывом, ноутбук проиграл связке книг.
Осталась мысль, которая дозволила Гоголю остаться Гоголем, гоголевским персонажам – гоголевскими персонажами, а театральному зрителю – обычным театральным зрителем, а не потребителем якобы необычайного теа-продукта.
Фото: Дарьи Пичугиной ПЕТЕРБУРГСКИЙ частный ТЕАТРАЛЬНЫЙ ПОРТАЛ "ЖИЗНЬ - ТЕАТР"<\/u><\/a>
- участник сейчас на форуме